«От чечетки к директорству, от директора до министра»

Отшумели юбилейные дни и многочисленные публикации и, казалось бы, уже ничего нельзя добавить к изученному вдоль и поперёк образу легендарного земляка, который около четверти века проработал в правительстве Советского Союза и управлял производством и ремонтом сельскохозяйственной техники. Именно по его инициативе была создана –государство в государстве – могучая империя «Союзсельхозтехника», обслуживающая все колхозы и совхозы от Средней Азии до Камчатки.
Легендарность последнего министра СССР ещё и в том, что свои сто лет он отмечает не только в добром здравии, но и в должности главного научного сотрудника НИИ, причем не просто получает зарплату за былые заслуги, а ездит по российским и зарубежным выставкам, готовит отчёты и даже пробует новую технику, как говорится, «на зуб».
В этом году в Ростове, испытывая новый комбинат, он убрал более двух гектаров пшеницы. Поражает и то, что в выходные дни наш «патриарх» проходит по десять километров по любимым московским улочкам либо по тенистым тропкам Подмосковья, а зимой ещё и дружит с лыжами. «Движение, дыхание, добрые дела, диета и… – с лукавой улыбкой иногда добавляет он – девушки – главные виновники долголетия».
Сказанное выше – это краткое вступление для тех, кто не читал о легендарном министре. А рассказать же я хочу хотя бы немного о том, что скрыто за скупой черточкой между двух дат, разделённых четырьмя годами: 1947-1951. И не потому мне интересны две эти даты, что в одну из них родилась моя сестра Ирина, а во вторую я сам, а потому что в эти годы водителем у тридцатидвухлетнего молодого человека, впервые получившего директорский пост, работал мой старший товарищ, а в будущем – бессменный главный инженер Иркутского радиозавода им.50-летия СССР Манн Рэм Михайлович – заслуженный машиностроитель СССР, кавалер ряда орденов и медалей канувшей в небытие страны.
От него-то глубокой предновогодней ночью 1975 года, когда девятитысячный коллектив завода с огромным напряжением вытягивал Государственный план, и все начальники цехов, в том числе и я, самый молодой из них, были на рабочих местах, мне довелось услышать небольшую повесть из жизни А.А. Ежевского.
Часа в три ночи в мой просторный кабинет начальника крупнейшего механического цеха, где я с несколькими мастерами и с замом по производству обсуждал изготовление последних деталей для сборочного цеха, в котором на шасси грузовых «ГАЗов» и «Уралов» монтировались предназначенные для армии передатчики, неожиданно вошёл главный инженер, не торопясь поздоровался за руку с ночными «штурмовиками», внимательно посмотрел на мой старый, но добротный деревянный письменный стол под зелёным сукном с благородными потёртостями и огромным листом пластигласа, бережно закрывающим зелёное поле стола, слегка улыбнулся, как будто вспомнил какую-то историю, и пригласил меня пройти с ним в сборочный цех. Дорогой мы обсуждали реконструкцию моего огромного цеха с шестьюстами работающими.
Уже в сборочном цехе, покончив с производственной темой и дав нагоняй начальнику за включённые прямо в помещении двигатели десятков машин, Рэм Михайлович вспомнил про мой письменный стол и поинтересовался, знаю ли я, что уже более полугода, как мне повезло восседать за письменным столом, которому больше двадцати пяти лет. Я, конечно же, не знал да, признаться, и не очень-то интересовался не только историй стола, но и историей завода. Выполнение плана любой ценой требовало дней, а нередко и ночей огромного напряжения и занимало все мои мысли. Но самого уважаемого на заводе руководителя я, в ту пору молодой специалист с недавней Ленинской стипендией, закончивший политехнический институт, слушал внимательно, не проронив ни слова.
«Завод, – начал рассказ немолодой уже главный инженер – единственное место моей работы, но по трудовой книжке у меня за плечами как бы три разных завода: авторемонтный, где я начинал свой трудовой путь автослесарем и водителем, автосборочный и завод радиоприёмников. По сути же это одно предприятие, которое постоянно строилось и перепрофилировалось. В годы войны и в первые послевоенные годы я ездил на автомобиле с газогенераторной установкой, топливом для которой служили обычные дрова. Не удивляйся, «газгены» не были советской экзотикой, к 1941 году только в Германии их число достигало трёхсот тысяч, а в Европе в целом было около полумиллиона». А ещё любопытнее то, что «дровяные» автомобили стали появляться и на современных европейских автодорогах.
«Но главное, конечно, не в автомобиле, – продолжал вспоминать Рэм Михайлович, а в том, что на нём я возил первого директора автосборочного завода, будущего легендарного министра сельскохозяйственного и тракторного машиностроения А.А. Ежевского. Не знаю, сколько ему суждено лет, но это человек с огромным запасом жизненных сил и культуры. Его любимым занятием для отдыха были не перекуры и бесконечные чаи и кофе, как принято сейчас, а борьба с грузчиками, причём он практически всегда побеждал здоровенных детин, несмотря на своё среднее телосложение. Едем с ним, бывало, среди строящихся и работающих корпусов. Вдруг директор, увидев, что грузчики стоят и перекуривают, командует остановку. Подойдёт, поздоровается, пошутит и пригласит, чтобы выдвигали ему соперника. Выйдет детинушка. Ну, думаю, всё, плакал авторитет шефа. Но он был ловок и страшно напорист в борьбе, как, собственно, и в работе, и в пляске – всех побеждал. Особенно интересно, как заметили молодого талантливого директора из Сибири аж в самой «белокаменной» и вскоре «двинули» на крупнейшее предприятие Советского Союза – директором Алтайского завода, затем Ростовского завода сельскохозяйственного машиностроения «Ростсельмаш», а потом и в министерство.
Как-то он три дня подряд не мог попасть на приём к заместителю министра. Наконец секретарь пожалела молодого обаятельного директора и попросила своего шефа, чтобы Александра Александровича пригласили в автомобиль, и дорогой он изложил бы свои заводские беды. Надо же было случиться, что замминистра как раз направлялся на корпоративный, как теперь говорят, праздник. Во время поездки своей эрудицией, знанием дела, а главное, неожиданной для жителя «медвежьего края» интеллигентностью Ежевский произвёл на него настолько сильное впечатление, что был приглашён на гулянку. Министерский начальник решил «угостить» гостей, включая и самого министра, «экзотикой» и показать, что в сибирской глубинке не только тайга и медведи, но есть ещё и молодые, толковые, симпатичные директора. Высокий начальник не знал, что наш земляк, к тому же, прекрасно танцует, поёт и выступит не только собеседником, но и организатором веселья министерского бомонда и их, вначале чопорных, а позже восторженных жён.
Здесь-то и развернулась во всю удалую вторая сторона дарования «добра молодца». Не зря когда-то он по совместительству выступал в цирке с чечёткой и даже преподавал танцы. Особенно силен он был в русской пляске, цыганочке, лезгинке. Мог выступить в роли галантного кавалера и повести сановитых дам и в танго, и в фокстроте, и в вальсе. В общем, ему так удалось «завести» компанию, что многие, в том числе и министр с супругой неожиданно для самих себя провеселились до утра.
В общем, разудалого сибиряка крепко запомнили, и вскоре он и стал директором Алтайского завода, а позже «Ростсельмаша». На должностях директора крупнейших предприятий Сан Саныч задержался на три года и позже был назначен заместителем министра автомобильного, тракторного и сельскохозяйственного машиностроения СССР. Злые языки, правда, говорили, что его стремительному взлёту способствовала очарованная талантами молодого сибиряка жена министра. Но пусть это будет на совести сплетников. Учился и сутками вкалывал наш директор ничуть не хуже, чем отбивал чечётку. В общем, талантливый руководитель. Таких глыбищ встречать по жизни больше не довелось. Не зря впоследствии, когда Ежевский стал министром, его каждую неделю принимал сам Председатель правительства А.Н. Косыгин. Того на чечётке не проведёшь. У него был «нюх» на выдающихся руководителей. Не зря Сталин, также лично знавший нашего земляка, говаривал: «Кадры решают всё».
«Выше его из иркутян, – продолжил главный инженер – поднимался разве что наш земляк космонавт Б.В. Валынов, но четыре ордена Ленина вряд ли есть и у него. Уверен, что с годами и наш завод удастся назвать его именем. Всё же он и директор первый, и по достижениям жизненных высот также первый в Иркутске. А что касается твоего стола, то тебе повезло. Помню, как он, новенький, стоял в 1947-51 годах в кабинете сегодняшнего «патриарха». Так что смотри, соответствуй наследству!» – закончил Рэм Михайлович свой интереснейший рассказ.
Не знаю, помогло ли мне это мистическое «наследство», но двенадцатичасовой, а в последние дни каждого месяца и круглосуточной эффективной работой я вывел отстающий сварочно-штамповочный цех, мёртвой хваткой державший смежные сборочные цеха, из прорыва.
Сегодня, спустя десятилетия, имея высокие областные и даже правительственные награды, Красное знамя победителя в соцсоревновании 1977 года, вручённое мне, молодому специалисту, оставшемуся навсегда в далёких семидесятых годах, считаю самой важной наградой, вырванной в тяжелейшей борьбе. Нередко во сне я возвращаюсь и в свой родной цех, и в свою мелькнувшую юность. Стоит закрыть глаза, и на нейронном экране памяти легко оживают события и люди тех, ставших уже далёкими, лет.
Вижу поразившие меня при первом «свидании» с заводом фонтаны и благоухающие клумбы цветов, сооруженные как и многие корпуса в пору легендарного Сан Саныча. Вижу ослепительные всполохи сварки, слышу бесконечные удары сотен прессов, сливающиеся в резкую и громкую непрерывную музыку, где солирует четырёхсоттонный, самый большой на заводе пресс моего родного цеха. Вижу просторный кабинет, расположенный на антресолях внутри цеха, без вида на улицу, но зато с вечерними лучами заходящего солнца и светом цеховых фонарей вдоль всей крыши огромного корпуса. Вижу и старинный письменный стол с зелёным сукном, хранящий тепло рук немалого числа моих предшественников, верой и правдой отслуживший первому директору завода. Моему успеху на заводе, возможно, способствовал и этот мистический стол, и утренние полуторачасовые пешие переходы из центра города до заводской окраины, и зашкаливающие трескучие морозы, и восходы слепящего своей золотистой вечной энергией солнца, разрывающего предутренний вселенский голубоватый мрак. Как фантастически далеко было тогда до гибели предприятия, до крушения СССР и до моей сегодняшней зрелости…

ПЕРЕСТРОЙКА
I
Рынка взор светящийся
Режет ночь огнём.
Цех наш, вечно снящийся,
Знаменем гордящийся,
Похоронен в нём.
II
Дом, в бугор вцепившийся,
Лишь дымком живой…
Друг-кузнец, в нём спившийся,
Орденов добившийся,
Плачет пред женой.

Увидеть же Александра Александровича мне посчастливилось только спустя 22 года после нашего ночного разговора с главным инженером, когда «Радиозавод» в 1997 году не очень бодро под ветрами губительной перестройки праздновал своё пятидесятилетие. Не в пример заводу выглядел 82-летний легендарный директор. Выступал он без шпаргалки и настолько энергично, что мне вспомнился рассказ отца.
Ему, многолетнему директору Иркутского мясокомбината, чуть не с нуля отстроившему посёлок Жилкино и обеспечившему когда-то практически всех работников бесплатным жильем, довелось однажды услышать выступление старейшего из членов сталинского правительства Л.М. Кагановича. Отец так же, как я речью Ежевского, был потрясен мощным зарядом его выступления, сказав, что если б бывший Нарком путей сообщения скомандовал взять автоматы и броситься в смертельный бой, то все слушавшие его выполнили бы команду без рассуждений. Вряд ли кто-либо сегодня в правительстве сможет выступать с таким накалом. Разве что Геннадий Андреевич Зюганов близок к самородкам старой гвардии по ораторскому искусству.
Дай Бог, чтоб могучие представители того поколения и, конечно же, наш дорогой земляк Александр Александрович Ежевский ещё много лет являлись негасимыми маяками наших сердец.