«Ох, зябко домовому!» — и с гимном в шесть утра
Дед заворчал, мол, печку растапливать пора.
Крещенский жмёт морозец. Бог даст, так разожжём,
А сам щипал лучины охотничьим ножом.
И вскоре треском жарким наш оживлялся дом,
Раскрытая духовка стреляла в нас теплом,
Она с хозяйкой праздничный пирог и хлеб пекла,
А на ночь груду валенок к скамеечке влекла.
А рядом с ними спали коньки сродни саням,
Снегурки круткой к валенкам прилаживали нам.
А на стекле подтаивал хрустальный городок,
Бутылки руслом тряпочным влекли к себе поток.
На гвоздиках бутылки менял я в нужный срок,
Сливать водицу талую — то первый был урок.
И ватный снег рябиной дед так принарядил,
Чтоб без улыбки к окнам никто не подходил.
Румяные молочницы кричали у ворот,
И нас манила улица в весёлый хоровод,
Бросали мы поленья под кров дровенников,
А круг точила рыжего жёг щёки топоров.
И только трёхколёсник сквозь дрёму вспоминал,
Как тротуар дощатый нам скрипом отвечал,
Как куры разбегались, потешно голося,
Как будто бы соседей о помощи прося.
В горячий полдень тополь заманивал шатром,
И жар земли гасила трава живым ковром.
Стихи и сказки деда с любовью слушал двор,
Но смолк однажды утром наш с дедом разговор.
И в лётном синем кителе, в наградах, без погон,
Казалось, дед всё слушает далёкий перезвон.
И, меж родными спрятавшись, я плакал не один…
Солёный привкус детства пронёс я до седин.
В крещенские морозы мне слышится с утра,
Как дед ворчит, мол, печку кормить твоя пора…
4 января 2008 г.